На различных этапах революции в связь с заграницей вступали партии, терпевшие неудачу в политической борьбе,— сначала королевский двор, потом фейяны, затем жирондисты.
Эта последовательность глубоко запала в сознание современников. Широко распространенное убеждение в существовании «иностранного заговора», вне зависимости от того, имел ли он место в действительности, само по себе было важным политическим фактором.
Летописцам революции не удалось вполне разобраться в этом хитросплетении действительных и мнимых заговоров 1794 года. «Историк,— справедливо замечает известный английский исследователь профессор Норман Хеймпсон,— находится еще в более невыгодном положении, поскольку многое из того, что тогда говорилось, никогда не было занесено на бумагу, а то, что было записано, благоразумно подвергалось уничтожению.
Политические вопросы переплетались с множеством личных раздоров, и союзники в одном вопросе могли быть врагами в другом.
Происходили переходы из одной группировки в другую. Для обеспечения поддержки оппонентов подкупали или, возможно, шантажировали. Коррупция пересекала политические разграничения, внося замешательство.
Воздух был сгущен обвинениями в измене, многие из которых выдвигались всерьез и даже могли соответствовать истине. Письменные свидетельства всего этого в лучшем случае фрагментарны, часто сознательно наводят на ложный след или отражают искреннее заблуждение».
Все это как в фокусе отразилось в так называемом «деле Шабо», в котором сложно переплелись борьба якобинских группировок, махинации французских и иностранных банкиров, деятельность неприятельских разведок, действительные пли мнимые происки роялистского подполья.
